Российский дирижер чешского происхождения, композитор. Дирижировал музыкальными номерами на премьере весенней сказки «Снегурочка» А. Н. Островского с музыкой П. И. Чайковского 11/23 мая 1873. Упоминался в музыкально-критических статьях Чайковского в «Русских ведомостях».
1. Биографические сведения
2. Шрамек — главный капельмейстер труппы Русской оперы в Москве
3. Шрамек в рецензиях Чайковского
1. Биографические сведения
Окончил Пражскую консерваторию как пианист [Риман 1901: 1442; Benetková, Reitterer 1997: 164]. Учился также игре на скрипке и пению. Сценический дебют в качестве певца (тенора) состоялся в 1833 в Праге (партия Франца в «Фаусте» Л. Шпора) [Benetková, Reitterer 1997: 164; Гозенпуд 1971: 129]. Работал в Германии как скрипач. С 1840 — капельмейстер оперы во Фрайбурге-им-Брайсгау, позднее — в Бремене, Дюссельдорфе, в 1844–1855 — в городском театре Риги; с 1855 по 1858 работал в Ревеле (ныне — Таллинн), Гельсинфорсе (ныне — Хельсинки), во Фрайбурге-им-Брайсгау, в Майнце, в 1859–1862 — вновь в Риге [Benetková, Reitterer 1997: 164]. Согласно словарю Г. Римана, Шрамек служил также «в Париже (в немецк[ой] опере)» [Риман 1901: 1442]. В исследовании А. А. Гозенпуда «Русский оперный театр XIX века (1857–1872)» приведены сведения о том, что он дирижировал «в итальянской опере в Одессе» [Гозенпуд 1971: 129].
2. Шрамек — главный капельмейстер труппы Русской оперы в Москве
Первой постановкой Большого театра, в которой за пульт встал Шрамек, была возобновленная «Фенелла» Д.-Ф.-Э. Обера 21 ноября / 3 декабря 1863 [Федоров 2001: 310]. В сезоне 1863–1864 пресса представила дирижера: «Для русской оперы ангажирован новый капельмейстер г. Шрамек, на место окончившего службу г. Штуцмана. Он долгое время был капельмейстером рижского театрального оркестра» [Северная почта 1863: 2]. Приказ о его назначении вышел по истечении первого сезона службы 4/16 мая 1864 года (РГАЛИ. Ф. 659. Оп. 1. Ед. хр. 54. Л. 27 об.). С появлением опытного музыкального руководителя в обществе связывались надежды на повышение качественного уровня спектаклей. Однако с первого же сезона критики отмечали недостатки в выступлениях дирижера, особенно подчеркивая его склонность к замедлению темпов. «Этот избыток осторожности, это отсутствие энергии, эта методическая апатия, производят неприятное впечатление на слушателей, утомляют слух; при такой, можно сказать, ленивой музыке, невольно клонит ко сну» [Пановский 1863: 3].
Автор рубрики «Музыкальный и театральный вестник» газеты «Якорь» дал схожую характеристику манере капельмейстера, «который, вместо того, чтобы придавать энергию оркестру, держал его все время как на привязи», впрочем, добавив: «Я не имею причин сомневаться, что г. Шрамек хороший музыкант, что он твердо знает свойства и эффекты каждого инструмента, тайны оркестровки и даже всю мудрость контрапункта, но все эти познания не создают капельмейстера <…>» [Якорь 1864: 184].
Несмотря на то, что подобные характеристики — сочетание опытности и профессионализма с недостатком артистического темперамента — повторялись на протяжении всех лет службы Шрамека в Большом театре в Москве (1863–1874), практически все премьерные спектакли и возобновления театра в этот период выходили под его руководством.
Неудовлетворенность руководством Шрамека не только периодически высказывалась в прессе, но и заставляла представителей музыкального мира Москвы предпринимать конкретные действия. Среди недовольных уровнем оркестра и дирижера был князь В. Ф. Одоевский: он был возмущен, посетив 6/18 октября 1864 спектакль, в котором был дан «3-й акт “Жизни за Царя” с невообразимыми пропусками в партии Сусанина» [Одоевский 2005: 125–126].
Одоевский попытался донести до влиятельных петербургских кругов идею о замене Шрамека на Н. Г. Рубинштейна. В письме к великой княгине Елене Павловне от 3/15 ноября 1864 года князь высказывался весьма решительно: «Директор московского театра [В. С.] Неклюдов едет сегодня в Петербург. Он намерен ходатайствовать о назначении Николая Рубинштейна дирижером оркестра вместо Шрамека, который ровно ничего не стоит» [Там же: 43]. Правда, после перечисления музыкальных заслуг и достоинств Н. Г. Рубинштейна Одоевский заметил, что «со своей стороны Шрамек имеет сильную протекцию» [Там же]. Назначение Рубинштейна не состоялось, и Шрамек остался на посту.
Очевидно, мнение авторитетного знатока музыкального искусства все же было доведено до сведения капельмейстера, так как перед началом следующего сезона он посетил князя. Запись в дневнике Одоевского 3/15 августа 1865: «<…> Шрамек, капельмейстер театра, с партитурою Жизни за Царя — я присоветовал возобновить многие пропущенные места — и уничтожить банду, которою с начала последнего акта Верстовский заменил оригинальный контрапункт одной трубы» [Там же: 146]. Спектакль 16/28 августа под руководством Шрамека показался Одоевскому «лучше обыкновенного» [Там же: 147].
Резонансным в карьере Шрамека в качестве капельмейстера труппы Русской оперы был сезон 1865–1866. Осенью 1865 москвичи увидели две самые значительные оперы последнего десятилетия — «Юдифь» А. Н. Серова (15/27 сентября) и «Русалку» А. С. Даргомыжского (26 октября / 7 ноября). Первая из них, высоко ценимая Одоевским, премьеру которой в Москве князь очень ждал и оказывал влияние на принятие ее к постановке, привлекла всеобщее внимание, но потерпела фиаско. В газетах этот факт объясняли неудовлетворительным исполнительским составом, а Одоевский — тем, что опера исполнялась «в отсутствие автора и с полным пренебрежением к ритму, к темпу, к верности интонаций, к оттенкам характеров» [Там же: 342]. Обозреватель журнала «Русская сцена» писал: «Оркестр под управлением Шрамека еле-еле дотянул до конца» (цит. по: [Гозенпуд 1971: 83).
Поставленную через месяц с небольшим «Русалку» ждал совершенно иной прием. Постановке оперы Даргомыжского оказывали содействие сразу несколько лиц из театрального мира. Находившийся в постоянном контакте с композитором инспектор репертуара московских театров В. П. Бегичев, знавший о склонности капельмейстера к сокращениям, писал режиссеру русской оперы Н. П. Савицкому 20 сентября / 2 октября 1865: «Любезный Николай Петрович! Передайте, пожалуйста, от меня г. Шрамек [так], чтобы он ни под каким видом не допускал никаких купюр в “Русалке”» (цит. по: [Пекелис 1973: 353]). За тщательностью постановки следил режиссер Савицкий, состоявший в неформальной, почти приятельской переписке с Даргомыжским.
Москвичи хорошо приняли оперу. К началу следующего сезона в Москву приехал автор, который активно участвовал в репетициях («репетиции были очень продолжительные», вспоминала исполнительница партии Княгини, И. И. Оноре [Там же: 355]). Даргомыжский сам занимался с оркестром и даже собирался встать за пульт, но не решился. Капельмейстеру Шрамеку оставалось только поддерживать достигнутый исполнительский уровень постановки.
Последним годом высокой капельмейстерской активности Шрамека стал 1867-й, когда дирижер руководил премьерами девяти спектаклей: «Торжество Вакха» А. С. Даргомыжского (11/23 января), «Болтуны» Ж. Оффенбаха (11/23 января), «Дети степей» А. Г. Рубинштейна (10/22 февраля), «Грузинки, или Женский бунт» Ж. Оффенбаха (15/27 февраля), «Невеста-лунатик» [«Сомнамбула»] В. Беллини (26 апреля / 8 мая), «Трубадур» Дж. Верди (12/24 сентября), «Гроза» В. Н. Кашперова (30 октября / 11 ноября), «Влюбленная баядерка» Д.-Ф.-Э. Обера (15/27 ноября), «Карпатская роза» З. Саломана (26 декабря 1867 / 7 января 1868).
Начиная с сезона 1868–1869 и до конца деятельности Шрамека, доминирующее положение на афише Большого театра занимали спектакли итальянской труппы, которая имела своего капельмейстера. В 1868 Шрамек дирижировал возобновлением «Руслана и Людмилы» Глинки (29 января / 10 февраля) и премьерой «Рогнеды» Серова (4/16 декабря). Отклики на первую постановку были выдержаны в резко-негативном тоне. В день спектакля 29 января / 10 февраля Одоевский сделал в дневнике очень резкую запись: «Шрамек есть бездарнейший капельмейстер в мире — Руслана репетировали, а не играли» [Одоевский 2005: 204].
В рецензии Г. А. Лароша в «Современной летописи» была выражена полная солидарность с этим мнением: «Под убийственно равнодушным жезлом г. капельмейстера исчезла прелесть, исчезла роскошь глинкинского оркестра. Энергический, порывистый хор “Лель таинственный” был взят вдвое тише, чем следует; зато сладострастный хор “Ложится в поле мрак ночной”, вероятно, чтобы наверстать потерянное время, был взят невероятно скоро, многие другие нумера потерпели искажения в темпе, менее крупные. Но этого мало. В оркестровке “Руслана” огромную роль играет фортепиано; есть нумера, именно в I действии (песня Баяна), в IV (хор цветов и хор невидимых гениев) и в V (сцена пробуждения Людмилы), которые без фортепиано немыслимы. Поверят ли наши потомки, когда наступит, наконец, время более почтительного обращения с произведениями Глинки, поверят ли они, что мы не позаботились поставить фортепиано в оркестр?!» [Ларош 1868/1974: 161].
Опере Серова повезло больше. Московская «Рогнеда» прошла гораздо удачнее «Юдифи»; Серов заблаговременно познакомил публику со своими сочинениями (в двух московских концертах 1868 года), а также на сей раз лично присутствовал на репетициях и следил за точностью исполнения. Из дневника Одоевского 4/16 декабря 1868: «В Большом театре — Рогнеда — которую слышу в 1-й раз; она идет дальше, нежели обещает партитура, несмотря на неловкое исполнение <…>» [Одоевский 2005: 224]. Супруга композитора, В. С. Серова вспоминала, что в Москве «Рогнеда» «прошла гладко, прилично, с успехом, несмотря на то, что дирижер был иностранец, и, понятно, не мог проникнуться духом русской оперы» [Серова 1914: 117].
Во время Великого поста Шрамек периодически устраивал концерты, которые к концу 1860-х приобрели популярность. Московский корреспондент «Петербургской газеты» констатировал: «29 марта в залах купеческого клуба капельмейстер нашего Большого театра, г. Шрамек, давал концерт, в котором принимали участие все в настоящее время находящиеся в Москве оперные артисты <…>. Концерты г. Шрамека ожидаются обыкновенно москвичами с нетерпением, ибо действительно ни один концерт не составляется с таким знанием дела, как концерт г. Шрамека. Концерт 29 марта был так же хорош, как и прошлогодний <…>» [Петербургская газета 1872: 2].
Последней театральной постановкой, в которой принял участие Шрамек, стала весенняя сказка А. Н. Островского «Снегурочка» с музыкой Чайковского 11/23 мая 1873. Спектакль не имел успеха; свою лепту в формирование негативного впечатления внесло и оркестровое исполнение. Характерная выдержка из рецензии газеты «Голос»: «Г. Шрамек, дирижер очень почтенный, обладающий по всей вероятности немалыми сведениями в своем деле; но его вялость, его пассивность стоят решительно превыше всего. Музыканты, играя под его управлением, получают какую-то непобедимую способность раскисания, какое-то особенное уменье чуть не засыпать над своими инструментами. <…> Оркестр под управлением г. Шрамека чаще всего бывает именно таким делом, которое дает слушателю музыку без наслаждения, звуки различных инструментов без музыки <…>. Люди, слушающие “Снегурочку” на московской сцене, в сущности, лишь знакомятся с тем способом исполнения, при котором самые красивые вещи теряют девять десятых своих достоинств» [Голос 1873: 2].
3. Шрамек в рецензиях Чайковского
Период наибольшей активности Чайковского в качестве рецензента московских газет (с начала 1870-х) совпал со значительным сокращением спектаклей труппы русской оперы в пользу итальянской. В этих обстоятельствах резкая критика исполнительского состава и оркестра русской труппы была бы не совсем корректна. Это вполне осознавал и рецензент, смягчая по возможности свои справедливые упреки и сопровождая их оговорками, свидетельствующими о неформальном сочувствии критикуемым им музыкантам.
Имя и деятельность Шрамека упоминались в трех статьях Чайковского.
Первая из них — «Возобновленная “Рогнеда”, опера Серова. — Новая постановка “Жизни за царя”» — была опубликована 5/17 сентября 1872 в газете «Русские ведомости» [ЧПСС II: 47–51]. Главный капельмейстер фигурирует в той части статьи, где говорится о возобновлении «Жизни за царя», от которого Чайковский «весьма многого ожидал» [ЧПСС II: 49 (в указанном издании опера «Жизнь за царя» фигурирует как «Иван Сусанин». — А. В.)]. Похвалив декорации и костюмы, а также отметив «усердные старания режиссерского ведомства по возможности приблизиться к реальному воспроизведению условий местности и времени» [Там же: 50], Чайковский критиковал оркестр.
Причиной неудачного выступления композитор-рецензент посчитал замену в «Жизни за царя» оперного оркестра на балетный, в целях экономии. Балетный оркестр, «хотя и заключающий в себе несколько дельных музыкантов», допустил «непростительно пренебрежительное отношение к своим обязанностям» [Там же].
Чайковский описал огрехи оркестрантов и реакцию капельмейстера Шрамека: «В особенности отличились духовые инструменты, и из них отмечу первого кларнетиста, исказившего прелестный B-dur’ный эпизод в краковяке, и тенорового тромбониста, который с непоколебимым упорством издавал какие-то невообразимые звуки, производившие в ушах слушателей ужасающую какофонию. Вину этого плачевного исполнения я не могу свалить на почтенного капельмейстера г. Шрамека, который ничего не мог сделать с своим необузданным полчищем и лишь ограничивался укоризненным поматыванием головы, да тихим шиканьем. Не могу не прибавить, что г. Шрамек темпы на этот раз брал вернее, оживленнее прежнего; видно, что он старался отрешиться от своего всегдашнего недостатка — непомерного затягивания темпов» [Там же].
В следующей статье Чайковского с названием «Второе и третье квартетные утра. — Первое симфоническое собрание Русского музыкального общества. — Итальянская опера», опубликованной в «Русских ведомостях» 7/19 ноября 1872 [ЧПСС II: 74–80], имя Шрамека возникло практически случайно. Он был упомянут в контексте, относящемся скорее к содержанию одной из предыдущих статей в той же газете от 17/19 сентября, посвященной возобновлению «Руслана и Людмилы». В ней Чайковский отмечал, не называя имени капельмейстера: «Оркестр на этот раз был оперный, и дело поэтому шло гораздо лучше, чем в “Жизни за царя”» [Там же: 58]. А в статье от 7/19 ноября композитор вспоминал о том же спектакле, что «бедный г. Шрамек, от природы весьма медлительный, едва успевал <…> угоняться в “Руслане” за стремительной торопливостью певицы (З. И. Эйбоженко в партии Ратмира. — А. В.)» [Там же: 80].
Последней публикацией Чайковского о Шрамеке стал некролог, напечатанный в «Русских ведомостях» 15/27 октября 1874 [ЧПСС II: 195–196]. В нем композитор, по законам жанра, воздержался от критических оценок и дал характеристику тем личным и профессиональным качествам капельмейстера, которые вызывали его уважение:
«В лице покойного артиста московский музыкальный мир понес весьма чувствительную потерю, а наша бедная русская опера лишилась в нем самой твердой своей опоры. Все отдавали справедливость, с одной стороны, обширному музыкальному образованию, зрелой опытности Ивана Осиповича, а с другой — его добросовестности, рвению и любви к своему делу. Что касается его качеств как частного человека, то все знавшие покойника никогда не забудут непоколебимой честности его характера, его незлобивости и беспредельного добродушия, а главное, того драгоценного, хотя и отрицательного достоинства, — что Иван Осипович был вполне чужд свойственной большинству людей, вращающихся в театральной сфере, привычке к интриганству. Можно с уверенностью сказать, что ни в ком из приходивших в соприкосновение с покойным, он не оставил воспоминания, омраченного хотя бы тенью мимолетного недоброжелательства. Это был один из тех честных трудовых людей, которые неуклонно идут по тернистому пути своему, отдавая все свои силы, не бросая по сторонам завистливых взоров и не подкапываясь под чужое благосостояние» [Там же: 195].
В некрологе Шрамеку Чайковский упомянул о встрече покойного дирижера в Риге с Г. Берлиозом: «В Риге <…> его застал Берлиоз на возвратном пути своем из Петербурга. Берлиоз, упоминая о своем неудачном рижском концерте, говорит, что был вознагражден за понесенный им убыток знакомством с таким замечательным артистом, как капельмейстер Шрамек» [Там же: 196]. Этот факт находит подтверждение в «Мемуарах» французского композитора, однако воодушевление Берлиоза, как его представил Чайковский, выглядит несколько преувеличенным: «Когда я проезжал Ригу, мне пришла в голову мысль дать там концерт. Выручки от него едва хватило на покрытие моих расходов, но зато я получил случай познакомиться с любителями музыки. В числе новых моих знакомых оказались капельмейстер Шрамек, господин Мартинсон и главный почтмейстер» [Берлиоз 1967: 598].
Некролог Шрамеку Чайковский завершил пожеланием к дирекции способствовать сохранению творческого наследия и поддержке семьи капельмейстера: «В числе оставшегося после него сочинений упомяну о написанной им в Москве опере “Илья Муромец”, которую весьма приятно было бы увидеть поставленною на нашей сцене. Иван Осипович, получавший по своей должности весьма ограниченное жалованье и не дослужившийся до пенсиона, оставил после себя супругу и дочь, лишенных теперь всяких средств к жизни. Следует надеяться, что дирекция театров найдет возможным обеспечить безбедное существование семьи человека, честно ей послужившего и принесшего много пользы своему делу» [ЧПСС II: 196].
Кроме упомянутых выше опер, последней из которых стал «Илья Муромец» (1871), Шрамек был автором кантат, инструментальных пьес, балетной музыки, песен и др.
Источники
Литература: ЧПСС II; [Б. п.] Из Москвы // Северная почта. 1863. № 238. 31 октября / 12 ноября; Пановский Н. Русская опера в Москве // Московские ведомости. 1864. № 29. 5/17 февраля; В. Т-нъ От нашего корреспондента // Петербургская газета. 1869. № 52. 10/22 апреля. С. 2; [Б. п.] Московские заметки // Голос. 1873. № 144. 26 мая / 7 июня. С. 1–2; Риман Г. Музыкальный словарь / перевод с 5-го немецкого издания Б. Юргенсона, дополненный русским отделом, составленным П. Веймарном, В. Преображенским, Н. Финдейзеном, Ю. Энгелем, Б. Юргенсоном и др. Под редакцией Ю. Энгеля. М.; Лейпциг: П. Юргенсон, 1901. С. 1442–1443; Серова В. С. Серовы Александр Николаевич и Валентин Александрович: Воспоминания. СПб.: Шиповник, 1914; Одоевский В. Ф. Музыкально-литературное наследие / общ. ред., вст. ст. и примечания Г. Б. Бернандта. М.: Государственное музыкальное издательство, 1956; Берлиоз Г. Мемуары / перевод с франц. О. К. Слезкиной, вст. ст. А. А. Хохловкиной, ред. перевода и примечания В. Н. Александровой и Е. Ф. Бронфин. М.: Музыка, 1967. С. 598; Гозенпуд А. А. Русский оперный театр XIX века (1857–1872). Л.: Музыка. 1971. С. 83, 129, 143; Ларош Г. А. Бенефис г-жи Оноре. «Руслан и Людмила» на сцене Московской оперы [1868] // Г. А. Ларош. Избранные статьи. В 5-ти вып. Вып. 1: М.И. Глинка / сост. и текстол. подготовка О. М. Кабалевской. Л.: Музыка, 1974. С. 161; Пекелис М. С. Александр Сергеевич Даргомыжский и его окружение. В 3-х т. Т. 2. М.: Музыка. 1973; Федоров В. В. Репертуар Большого театра СССР 1776–1955. Том II: 1856–1955. New York: Norman Ross Publishing, 2001. С. 310–341; Князь Владимир Одоевский: Дневник. Переписка. Материалы: к 200-летию со дня рождения / ред.-сост. М. П. Рахманова; авт. вст. ст. и коммент. О. П. Кузина, М. П. Рахманова; науч. ред. М. В. Есипова. М.: Дека-ВС, 2005. С. 40, 146, 190, 204, 171, 281; Allgemeine Theater-Chronik. 1840. № 51. 14/26 Dezember. S. 604; Benetková V., Reitterer H. Schramek (Šramek) Johann Josef // Österreichisches biographisches Lexikon, 1815–1950 / Hrsg. von Österreichischen Akademie der Wissenschaften unter der Leitung von Leo Santifaller; bearb. von Eva Obermeyer-Marnach. Bd. 11. Wien: Verlag der Österreichischen Akademie der Wissenschaften, 1997. S. 164–165 (см.: https://www.biographien.ac.at/oebl/oebl_S/Schramek_Johann-Josef_1814_1874.xml%20/ (дата обращения: 18.12.2024)).
Архивные документы, упоминаемые в статье: Переписка с отделением кассы Министерства Императорского двора о предоставлении именных списков артистов и всех служащих московских театров с указанием в них времени и основания приема на службу (РГАЛИ. Ф. 659. Оп. 1. Ед. хр. 54).
Редакторы — О. А. Бобрик, А. В. Комаров
Дата обновления: 24.12.2024